Герцогиня и «конюх» - Страница 7

Лицо резидента и гофмаршала было бесстрастно. Ни один мускул не дрогнул на нем.

– Ваше высочество, сейм еще не состоялся… Еще неизвестно его решение, – спокойно произнес он.

Анна Иоанновна отшатнулась. Краска гнева бросилась ей в лицо.

– Петр Михайлович! Ты забываешься! О чем ты говоришь? При чем тут сейм, раз я, я желаю этого?! – воскликнула герцогиня и гневно топнула ногой.

– Увы, ваша светлость, вы не вольны избирать кого бы то ни было в герцоги Курляндские, – усмехнулся Бестужев.

– Но ведь завтра все это решится, ваше превосходительство, – смутился Мориц. – Позвольте, разве к вам не явился генерал-кригс-комиссар литовского войска Карп с веряющим письмом от литовского гетмана Потея к курляндским обер-ратам?

– Да, он был у меня.

– Так в чем же дело? Разве обер-раты пойдут против ясно определенных инструкций?

– Не пойдут, ваше высочество, – невозмутимо продолжал Бестужев. – Я, со своей стороны, сделал все возможное… Более того, я не сомневаюсь, что завтра сейм провозгласит вас своим герцогом. Но… – Бестужев, глядя в упор на Анну Иоанновну, докончил: – Но не забывайте Петербурга, не забывайте Меншикова.

– Я усмирю этого подлого раба! – гневно воскликнула герцогиня-царевна.

– Предостерегаю вашу светлость: пока он – всесилен, – уклончиво ответил Бестужев.

Анна Иоанновна хотела что-то ответить, но вдруг ее бриллиантовая корона, прикрепленная к высокой, пышной прическе, сорвалась и упала на пол.

Мориц бросился поднимать ее, но был предупрежден Бестужевым. Последний поднял корону и подал герцогине.

Суеверная Анна Иоанновна побледнела как полотно.

– Что это… что это должно означать?.. – тихо, упавшим голосом прошептала она.

– О, моя дорогая невеста, не придавайте слишком большого значения этому ничтожному факту! – пылко воскликнул Мориц Саксонский.

– Разумеется, разумеется, – поддакнул Бестужев. – Голова вашей светлости не может остаться без короны.

Анне Иоанновне, выпившей два кубка, вино бросилось в голову.

– Я знаю, что за мной многие бегают, но я хочу сама распоряжаться своей судьбой! – резко произнесла она. – Мне не нужно ваших ставленных женихов…

– Ваша светлость… – строго произнес гофмаршал.

– Да, да, да! Ты слышишь это, Петр Михайлович?! – уже грозно, бешено докончила герцогиня.

В дверь гостиной раздался стук. На секунду все как бы оцепенели.

– Кто это?.. – первая спросила герцогиня.

Бестужев спокойно вошел в будуар Анны Иоанновны и вышел оттуда с черным плащом Морица Саксонского.

– Наденьте его на себя, ваше высочество, закутайтесь в него хорошенько, – тихо по-французски произнес Бестужев, подавая плащ Морицу. – Иногда бывают случаи, когда инкогнито лучше открытого забрала. А выйти вам отсюда некуда.

Претендент на курляндский престол быстро задрапировался в плащ, опустив капюшон на лицо.

Бестужев подошел к двери, в которую стучали, и настежь раскрыл обе ее половины.

На пороге стояла гофмейстерина ее светлости Анны Иоанновны баронесса Эльза фон Клюгенау, красивая, уже пожилая женщина с хищным и хитрым выражением лица.

– Что вам надо? – несколько взволнованно и грубо бросила своей придворной по-немецки Анна Иоанновна.

– Приношу тысячу извинений вашей светлости, что осмеливаюсь беспокоить вас, но господин обер-камер-юнкер Бирон домогается видеть вас по важному делу, – быстро проговорила гофмейстерина.

Анна Иоанновна недовольно сдвинула брови; Бестужев закусил губу.

– Что ему надо? – неудачно вырвалось у ее светлости.

– Обер-камер-юнкер двора вашей светлости не считает меня в числе своих конфиденток и потому не поверяет мне сущности разговоров с вашей светлостью, – запутанным немецким периодом злобно-торжествующе ответила придворная герцогини Курляндской, а взгляд ее быстрых, острых глаз не сходил с задрапированной черной фигуры.

– Так в чем же дело, ваша светлость? – встал Бестужев. – Если Бирону надо что-либо сообщить вашей светлости, пусть он войдет. Просите его, любезная баронесса! – властно отдал он приказ гофмейстерине, захудалой вдове одного из митавских баронов.

Через секунду в гостиную вошел среднего роста, склонный к полноте человек в придворном мундире. Его лицо нельзя было назвать красивым, за исключением глаз, в которых сверкали какая-то скрытая внутренняя сила и, главное, поразительная самоуверенность.

Его движения были ловки, смелы, едва ли не повелительны. Несмотря на то, что в нем не виднелось ни йоты аристократизма, «породы», он как-то невольно привлекал к себе внимание.

– Очевидно, произошло что-либо чрезвычайно важное, любезный Бирон, если вы дерзнули утруждать ее светлость в такой неурочный час? – Бестужев выпрямился во весь рост перед своим ставленником.

Бирон, низко поклонившись герцогине, с улыбкой посмотрел на Бестужева и ответил:

– Вы не ошиблись, ваше высокопревосходительство… Но, разумеется, если бы я знал, что у ее светлости находится ее гофмаршал, я не минул бы вас за разрешением предстать перед ее светлостью.

Бирон говорил с сильным акцентом.

– И сделали бы хорошо, мой милый Бирон, так как у ее светлости находится доктор. Ее светлость нездорова.

– Что вы хотели… – начала было герцогиня.

Но Бирон фамильярно перебил ее:

– Ах, ваша светлость, у вас доктор? Благодарите судьбу!

– Послушайте, Бирон!.. – вспыхнул Бестужев.

– Ах, оставьте, ваше высокопревосходительство! – все так же преувеличенно громко и развязно продолжал обер-камер-юнкер. – Во-первых, моя уехавшая сестра шлет вам свой поклон, а во-вторых, я продолжаю настаивать, что я чрезвычайно рад, что у ее светлости находится доктор.